Я узнаю о приближении рассвета до того, как наступает утро.
Моя - вернее сказать, наша - клетка стоит на самом подоконнике. Чаще всего тут невыносимо жарко, не успеешь и зевнуть, как вода в поилке заканчивается. Но с недавнего время окно стало так сильно сквозить, что я пожалела о том, что ненавидела жару. Еще одно "преимущество" окна в - ярком ослепительном свете, бьющем в созданные для жизни в полумраке глаза. Невыносимо. Хочется спрятаться за спины своих сородичей, так поди попробуй - откусят еще чего, пожалеешь потом.
Шебуршание. Как всегда, просыпаюсь я не одна. Ну а как еще - помимо меня тут еще как минимум десять крысиных туш как минимум, не считая постоянно рождающихся детенышей. Ненавижу их всех. Здесь вечно идет борьба за выживание - кто первый успел, тот выжил. Кто сильнее и больнее кусает - тот выжил. Кто способен держать всех под страхом - тот вожак. Кто свободна - та уже скоро будет с крысятами. Как и я, наверное. Настолько ко всему привыкла, хотя у меня пока даже потомства не было. Поразительно. Наверное, я еще слишком мелкая. Да, точно.
Слышу шаркающий звук приближающихся размашистых человечьих шагов. В такую рань, конечно, покупатели не приходят, что бы в случае редкой для нас удачи забрать хотя бы одного из нас.
Вот она уже подходит. Женщина, с дряблым жабьим лицом, скрытыми под морщинистыми складками, словно у басет-хаунда, жиденькими мерклыми мутно-серыми глазами и безвкусными темно-русыми волосами, убранными назад в тугой хвостик. Что-то она себе бормочет под нос, на кого-то смачно ругается. Слышу звук насыпаемого в миску корма - в клетке явное возбужденное шевеление. Все начинают толпиться возле клетки, особо мелкие и наглые лезут поверх взрослых, в качестве опоры используя их спины. Она раскрывает дверцу, и те незадачливые наглецы кубарем летят из клетки. Женщина вновь, но куда более громко ругается, запихивает малышей, под протестующий писк последних обратно и быстро сует миску в клетку. С такой же поспешностью отдергивает обратно - и правильно делает, иначе вместо дряблой, покрывшейся облупившейся кожей мертвенно-белого оттенка, с проступающими жилами и венами руки у неё бы ничего не осталось. Хотя нет, лучше уж ничего не иметь, чем такую… конечность.
Я пытаюсь выхватить из крысиной шерстистой массы что-нибудь съедобное. Несколько раз мне это удалось, еще парочку у меня прямо из лап две малявки стащили пищу. Ничего, я им это припомню.
Когда трапеза наконец закончилась, все стали либо носиться по клетке, либо выяснять отношения, либо просто дрыхнуть в углу. Лично последним я симпатизирую больше всех. Кстати, тем мелким я припомнила - пообрывала им усы, пусть не суют, куда не надо. Можно и поспать, в преддверии ожидаемого чуда.

Не знаю, сколько прошло времени. Много, наверное. Во всяком случае, я уже успела промерзнуть до мозга костей, теперь зябко ежилась в углу, стуча длинными резцами от ядовитого холода. Что меня разбудило? Сон-то ведь хоть как-то отвлекал от мороза.
Оказывается, под льстивым кудахтаньем женщины, клетку рассматривал какой человек. Некоторые при его виде вновь толпились у дверцы, в надежде найти лучшую жизнь, некоторые, как и я, боязливо жались к дальним уголкам клетки. Они знали, что его приход для них мог обернуться в маловероятном случае хорошей жизнью. Скорее здесь будет правильнее сказать из огня, да в полымя.
Незнакомец задумчиво пощупал подбородок и изящным длинным пальцем указал на крысака и еще двух самок.
- Вот эти. И еще надо бы кого-нибудь мелкого, чтоб сегодня сожрал…
Мужчина не обращал внимания на услужливое кудахтанье женщины, которая уже спешно высовывала указанных крыс из клетки. Его взгляд вдруг остановился на мне - и я инстинктивно зашипела. На меня смотрела сама смерть. Я чувствовала, поднимающуюся во мне волну страха, которая преследовала издавна еще моих предков. Они всегда боялись этих узких, резких черт лица и остановленного хищного гипнотизирующего взгляда. Одно неловкое движение - и как будто он сделает резкий выпад, вопьется в твою кожу острыми длинными клыками…
Хоспади, откуда я всё это знаю?
- Вот эту - протянул незнакомец, указав на меня. Я замерла, ясно слыша собственное бешенное напряженное сердцебиение. Движения сковал какой-то непонятной страх.
- Да, да, конечно, вот возьмите, - женщина бесцеремонно выпихнула меня из угла еще до того, как я начала сопротивляться.

Вообщем, сейчас я сидела в тесном пластиковом контейнере, наравне с верещащими парой самок и еще одни самцом. Он хмуро отчужденно косился на всё, изредка раздраженно покусывая уже поднадоевших своей истерикой крыс. В ответ получал еще массу возмущенного пищания с их стороны.
Надеюсь, это не мой новый дом. Хочу обратно. Там хотя бы хоть какие-то условия были. А тут тряска. Страх. Неизвестность. Нет еды, воды. И вонь.
Мужчина резко распахнул крышку наверху, впустив в контейнер волну свежего воздуха, который я стала ловить крупными звучными глотками. Он грубо выхватил начавших извиваться самок и куда более покладистого самца. Стало еще страшнее. Не знаю, сколько прошло времени, до того, как его бледная рука-стервятника неумолимо потянулась и за мной. За моей жизнью.
Меня пробивает холодный пот, когда он своей мертвенно-леденящей рукой небрежно хватает меня. Я полностью умещаюсь в его длиной мерзлой тонкой ладони. Начинаю вырываться, словно из силков, бешено вертеться и кусаться. Он стискивает ладонь сильнее, я не могу двигаться, так как дыхание практически перекрыло. Сердце гулко стучится о сдавленные покровы моего тела. Мне кажется, или меня сжимает в руках сама смерть?
Мужчина грубо меня куда-то выпихнул. Я нелепо шмякнулась о какой-то странный, жесткий щетинистый, до рези в глазах ярко-зеленый покров. Передо мной было такое, сравнительно, огромное пространство, что в глазах аж невольно зарябило. И главное, столько места! Практически вся поверхность была свободна, разве что кое-где тугими сухими лозами вились скрюченные голые и гладкие палки, увиваясь ветками в мутно-прозрачные стенки, которыми была огорожена "территория". Впереди была небольшая, похожая на каменную емкость с водой. Я тут же кинулась к ней, жадно глотая божественно чистую влагу. Даже чуть не поперхнулась от изумления - не было того затхлого привкуса гнилой воды, что застаивалась в кормушке неделями, этот глоток был просто… божественен!
В итоге я полностью плюхнулась в емкость и стала ребячиться, с восторгом окунаясь в воду и разбрызгивая мелкие капли, радужными блестками отсвечивающие все вокруг и опускаясь на землю. Радости моей так бы и не было границ, если бы её не сковывало прочными границами не хорошее предчувствие. Я ясно почувствовала на себе хищный взгляд. Пристальный, немигающий, тонкой нитью выедающий насквозь. И сердце мое екнуло, да скатилось кубарем в голые пятки, когда я медленно, затаив дыхание обернулась.
На меня смотрела сама смерть.
Своими узкими хищными зрачками-трещинками, тонущими в причудливой кровавой радужке.
И вновь мои инстинкты заработали на полном ходу, грозя вызвать инфаркт. Только сильнее, чем тогда, еще в клетке. Потому что я точно поняла, кого увидела в том человеке.
Узкие резкие черты на острой лобастой морде. Два глаза-рубина. Неподвижные, пугающе-хищные, гипнотизирующие и не мигающие. Из-под белоснежной челюсти то и дело высовывается венозно-темный раздвоенный и узкий язык, трепеща в воздухе и вновь вползая обратно.
Я оскалила длинные резцы, вздыбила клокастую бурую шерсть, встала боком. Змея задвигала своим плетевидным мощным крупом, упругими кольцами то сжимаясь, то вновь расслабляя мышцы. Плотной холщовой лентой завораживающе вальсируя по земле, медленно и плавно, словно стекая, а не сползая, она двигалась ко мне, умудряясь не отрывать отталкивающего взгляда. Я поняла, что зрачки мне почудились - глазницы были пусты, сплошь наполнены безучастным мертвым выражение, плескавшимся в бледно-рубиновых глазах. Словно сосудики наполнили чей-то кровью.
Она движется ко мне. Её узкая голова величественно взвивается в воздух, челюсти чуть приоткрываются, обнажая полупрозрачные, как мутное стекло клыки. Длинные, саблевидные, поблескивающие в искусственном свете лампы. Шея то и дело угрожающе раздувается, исторгая вкрадчивый, словно ползущий по ушной раковине шелест.
Я замерла. Глупая надежда, что она воспримет меня за неживой объект. Она уже рядом. Сердце как будто бьется где-то снаружи, оглушая всё вокруг громким эхом отчаянного сердцебиения.
Мы оба замерли, испепеляя друг друга взглядом. Резиновые мгновения тянулись долго, неумолимо…
Затем резкий выпад. Жгучая саднящая боль в правой лапе.
Мой дикий визг. Рептилия совершила мощный бросок, впившись клыками в правую заднюю лапу и отскочив назад, оставив на ляжке две зловещие красные точки - следы от клыков. Чертов яд начал, словно вьюн по стене, растекаться по моему жилистому телу. Боль расцветала словно шипастая роза, она уже намертво парализовала правую лапу. Я покрепче стиснула резцы, меня помимо яды выедала изнутри черное желание убить своего врага.
Змеюка вновь гипнотизирующе раскачивалась из стороны в сторону, то и дело шипя и раздувая шею. В мертвых кровавых глазах сверкнул злорадный огонек. "Не дождешься, тварь!".
Страх куда-то испарился. Вновь змея сделала скачок, и я смогла его предугать. Я прыгнула сама - кое-как оттолкнувшись единственной свободной на такой подвиг левой лапой - и устремилась к упругой чешуйчатой шее. В прыжке миновала хищно разверзнутую пасть - просто зрелищное нечто. Две челюсти раскрылись в громадном немыслимом размахе, вся пасть представляет собой отвратительное месиво жиденьких мясистых венозных складок, сквозь которые проглядывают редкие полупрозрачные клычки. Увернулась от смертоносных клыков-кинжалов и наглухо впилась в шею. Резцами протаранила плотную крепкую чешую, ощутив вкус приторного сухого мяса на своём языке. Змея оглушительно зашипела, стала плеваться слюной и головокружительно извиваться. Она с силой билась кровоточащей головой о полу-прозрачные стенки, о игольчатый жесткий покров. Но если крыса вцепилась - то значит намертво.
Моё тело раскачивало как мешок. Оно было полностью парализовано ядом, лишь зубы неустанно все глубже вгрызались в ненавистную глотку рептилии. Наконец та забилась в конвульсиях, в последний раз дрогнуло мощными кольцами своего извилистого тела и обмякла, распростершись на полу. Зрачки стали еще страшнее и безжизннее, их заволокла мутная пелена смерти.
Она уже и закрывает меня. Я покорно отцепилась от мертвой туши - теперь-то меня никто не съест.

Мой лихорадочно работающий мозг заполняют жужжащие болью и доставляющие адские мучения смутные и яркие образы, мысли путаются в тугой клубок. В конце концов я в последний раз слышу тихий и окончательный, словно похоронный гул колокола, словно приговор предсмертный удар моего маленького отважного сердечка - и погружаюсь в мутную желеобразную пелену смерти...

- Мрряу! - раздался за спиной раскатистый гул, противный до звона ушей и содрогания не крупного верткого тела кошачий визг. Скорее злорадный мяв охотника, уже знающего исход сего преследования. Не утешающий для его жертвы. Якобы.
- Подавись!!! - в сердцах крикнула я, резко сворачивая за угол. Мой пушистый преследователь не сразу вписался в поворот, к моему торжествующему злорадству, что-то раздосадовано шипя себе в дрожащие от гнева и предвкушения расправы белесые, словно паутина, но куда более жесткие усы. Негромкие, но уверенные шаги его лап, от которых земля пульсировала после каждого их косвенного прикосновения. Плешивый кот уверенно настигает свою цель, то есть меня. Я досадно стискиваю резцы в бессильном гневе - нет, я не боюсь смерти. Прекрасно знаю, что с моей смертью мой преследователь будет отмщен теми воинственными паразитами, ободряюще роющимися в моей шкуре. Меня они к счастью не трогают, зато кошатина им по душе. Я гаденько улыбаюсь - будет же доставлен сюрприз моему и без того блохастому плешивому палачу.
И тем не менее, я не собираюсь сдаваться, однако всегда учитываю все возможные варианты. И во всех ищу свою выгоду. И как правило, нахожу.
Скользящий под цепкими продолговатыми лапами мощенный камень неприятно хлюпает после недавнего дождя. С другой стороны, я должна быть ему благодарна - именно он удерживает преследователя на определенном от меня расстоянии. Ну да ладно, не в моей привычке входит благодарить, да еще какие-то там случайные явления. Вы когда-нибудь видели крысу, благословляющую скользкий мерзкий асфальт?! Правильно, и не увидите.
Та-даа, впереди - старые знакомые мусорные баки. Никогда не думала, что буду им так радоваться. Но опять же, неживые предметы польщены добрым словом не будут. Пусть знают, жизнь полна разочарований. Надо же с кем-то делиться своим горьким богатым жизненным опытом. Ладненько, где-то между ними есть лазейка. Но коту об этом пока знать не обязательно.
Я подскочила к ведрам, довольно правдоподобно изображая обескураженность, тщетную надежду отыскать спасение. Не хитрому кошачьему мозгу не составляет труда купиться на мою блестящую актерскую игру - вот он уже медленно подступает ко мне, сощурив глаза и смачно облизываясь в предвещении сочной трапезы. Хех, нужно будет потом себя как-нибудь побаловать - свежатинкой какой-нибудь. Как никак, непревзойденный врожденный актерский талант должен быть восхвален. Хоспади, чертова кошачья блоха, и на что я тебе сдалась! Крысиное жилистое мясо опытный котяра и трогать не станет, пускай и туша больше мышиной! Зато последнюю поймать и проще, и вкушать вкуснее. И безвреднее, хе-хе. Видимо самоубийца какой нашелся. Неопытный еще. Или же просто ловит какой трофей, что бы кинуть под ноги своей хозяйки и гордо вздернуть нос. Вот таких звере-убийц ненавижу больше всего - шкуру просто так сдерут, не задумываясь о чужой жизни. Тщедушные безжалостные сволочи, пусть горят в аду.
Если передо мной один из них - то да будет он отмщен от имени всего грызунского рода. Даже жалких пугливых мышей, которыми я и сама не прочь закусить.
Я с театральным отчаянием посмотрела в сузившиеся до размера черной трещинки хищные зрачки кота, вызвала дрожь по всему своему телу - даже кончик хвостика и тот нервно дергается. Хищник все ближе, уже отчетливо слышу приглушенное лязганье отточенных смертоносных когтей, предвкушающе скребущих асфальт. Ну что же, жертва загнана в угол, можно перед ней и не осторожничать. Но как бы не так.

Безукоризненно угадываю момент его прыжка. Он так очевиден - мышцы струной натянуты в напружиненных лапах, мелко-мелко подрагивает кончик хвоста от нетерпения, вторя мертвенно-белым пышным усам. И он птицей отталкивается от земли. А я вихрем ныряю в неприметную узкую щель между ящиками, не в силах сдержать на острой хитрой мордочке злорадную мерзопакостную ухмылку. Губы мои растянулись шире, когда сзади послышался звонкий режущий слух звук бьющийся о полые металлические ведра кошачьей головы, а затем и раздраженное дикое шипение. Так тебе, блохастый комок шерсти. Будешь знать, как за крысой гоняться.